Кто я? Свобода и социальная идентификация

Викладаю тут есе на конкурс від Inliberty.ru

Кто я? Свобода и социальная самоидентификация

Мария Юрчак

Кто я?

С самоопределением у меня дело обстоит так, как у Святого Августина со временем: «если никто меня об этом не спрашивает, я знаю; если бы я захотел объяснить спрашивающему – нет, не знаю». [1]

Кто я? Как будто на этот Сократов вопрос есть ответ и будто, не зная его наверняка, – ты и не существуешь вовсе.

Я историк, я художник, я журналист, я учительница, я - украинка, я – европейка, я – старшая дочь, я – выпускница школы № 6, я – стрелец… Неужели «Я» исчерпываюсь этим списком имен существительных? Даже при знакомстве у меня возникает неловкое чувство, сродни расчленению личности: какому среди определений отдать предпочтение? Замешательство помогают устранить обстоятельства: обычно я выбираю наиболее уместный и удобный вариант самопрезентации (на пресс-конференции – журналист, на выставке – художник, а в школе – учительница…).

Но возле райских ворот у меня возникли бы затруднения, как у героини притчи Энтони де Мелло[2]: женщина называет себя женой мера, матерью, преподавателем в школе, но все ответы на вопрос «Кто ты?» не удовлетворяют ангела. «Твоя обязанность быть. Не быть кем-то, не быть никем – ибо в этом сокрыта алчность и самолюбие, не быть тем или этим – ибо таким образом ты становишься жертвой условностей, – а просто быть», – подводит итог писатель.

Я есть, и вопрос «кто я?» – все еще насущный, но во многих аспектах редуцированный. Во времена Средневековья идентификация человека была предопределена кастой, кланом, родом, сословием, а переход из одной социальной группы в другую – табуированным или закрытым, часто сопряженным с обрядом инициации. Сейчас же, во времена полной свободы выбора, ты сам решаешь, кем тебе быть – программистом или боксером, украинцем либо русским, буддистом или кальвинистом. Или не выбирать. Или выберут вместо тебя. Даже поэтическая аксиома, знакомая каждому украинскому школьнику: «Можна все на світі вибирати, сину, вибрати не можна тільки Батьківщину…»[3] оказывается гипотезой, которую не сложно опровергнуть, просто сменив гражданство. Порой эта свобода самоопределения доходит до абсурда (социальная сеть Facebook в 2014 году уже стала предлагать американским пользователям 50 (!) опций половой аутентификации…), порой – доводит до нежелания выбирать что бы то ни было.

Все же, выбирать придется. Мыслить категориями удобно, навешивать ярлыки – привычно, а чтобы комфортно существовать и не затеряться в современном социуме, нужно использовать соответствующие «тэги» для собственной личности.

Формы идентификации глобального мира связанные с локальной историей, по средневековому признаку «местности» (русины, галичаны, кострома …) или совсем вне реальной истории (самоидентификация в качестве «эльфов», «хоббитов» или других персонажей массовой культуры, представителей многочисленных субкультур, таких, как «готы», «панки», «эмо»). Хотя они выступают довольно сильной альтернативой консервативным формам (религиозным, национальным) идентификации личностей, но последние все еще далеки от капитуляции. «Современные» и  «консервативные» ценности вступают в борьбу. Процессы глобализации, которые прорывают государственные границы и наводняют биг-маками провинциальные города, провоцируют появление плотин в виде националистических движений и религиозного фундаментализма. Особо остро вопрос встает в третьих странах, которые и вынуждены противостоять «западным» или «новым» ценностям. Именно здесь произрастают самые старые «оливковые деревья» вдоль хай-веев, которыми движутся «Лексусы».[4]

Я считаю, что в современном мире мода на эклектику вполне затрагивает и самоидентификацию. Можно без зазрения совести и когнитивного диссонанса любить одинаково АВВА и Баха, так почему же делать выбор между разными формами идентификации, если можно быть репером-католиком или хипстером-сантехником? Соответственно, конфликт между «старыми» и «новыми» ценностями не безболезненно, но разрешится компромиссом. Человек ищет себя на протяжении всей жизни, человек изменяется вместе с миром, он вырастает из подросткового увлечения байками или же превращается в офисного работника со скоростным хобби. Человек свободен. Эта свобода выбора и есть главная идентификация. При этом можно утверждать о присутствии внутренней иерархии самоидентификации личности, которая в общих чертах коррелируется с ценностной системой человека. «Человек – это существо, сам способ бытия которого – все еще не принятое решения о том, кем он хочет быть  и стать», - писал Макс Шелер. Но что делать, если в этот сугубо личный процесс принятия решения, самоидентификации, косвенно или прямо вмешивается государство? Бюрократический аппарат мешает сменить гражданство, если и как только мне это заблагорассудится, но не контролирует, какую музыку я слушаю и какому богу я молюсь. Большинство уз самоидентификации устанавливает не государство (благо, что сейчас прослушивание рок-музыки не считается изменой Родине, а нетрадиционная ориентация – уголовным преступлением), а само общество. И здесь степень личной свободы в самоидентификации измеряется способностью отражать косые взгляды, если ты «не такой» как все (если ты – водитель маршрутки, но не любишь шансон, или русская, принявшая мусульманство).

         В Украине один из главных вопросов на повестке дня последних лет – это выбор между «семьей славянских народов» и европейскими ценностями, европейской идентичностью, замешанный на экономическом и геополитическом субстрате. В высших эшелонах власти эта проблема оказалась в зависимости от политической конъюнктуры и чаще всего решалась на уровне про/антиевропейской риторики. С одной стороны, западная направленность политики была ответом на настроения в обществе, с другой – способствовала позитивной динамике касательно европейской идентичности населения.[5]

Если еще в 2008 году 25% граждан Украины считали себя европейцами и 70% – нет, то в мае 2014 года – 38% и 54% соответственно. В Западном регионе ситуация немного отличается: здесь 59% населения считают себя европейцами, притом до 100% результата населению этой части страны не хватает… европейских зарплат и европейского уровня жизни. А то, что ценности единой Европы здесь разделяют, доказывают не только на словах, но и активным участием и поддержкой Евромайдана-2013.

Почему европейская идентичность так привлекательна для украинцев в Западном регионе? Она позволяет утвердить собственную национальную идентичность не путем воинственного национализма, а путем мягкого мультикультурализма. Запад Украины и мой родной город Тернополь – это территория, до включения в состав Советского Союза и провозглашения независимости Украины принадлежавшая Польше, Австро-Венгрии, Речи Посполитой, Галицко-Волынскому королевству, Киевской Руси. Здесь население имеет смешанные корни и помнит о том, что раньше здесь сосуществовали разные народы и вероисповедания, а так же чувствует единение с европейской историей и европейским будущим. Но и сегодня граждане Украины слишком разные; номинально страна моноэтническая (около 78% - украинцы), но де-факто присутствует сильное влияние национальных меньшинств: россиян, поляков, кырымлы, караимов, евреев и других народов; это не говоря уже о чисто «внутреннем» делении на подолян и гуцулов, таврийцев и слобожан, и никем не подсчитанном количестве «советских» людей. В духовном плане до экуменического понимания тоже далеко: хотя большинство населения исповедует христианство, но сильны как православная, так и греко-католическая и римская церковь, которые конкурируют между собой, присутствуют и протестантские движения, иудаизм, ислам и проч. В такой ситуации единственной возможностью для сохранения единства населения и страны выступает формула, которая стала девизом ЕС, – «In varietatе concordia».[6]

 Несмотря на то, что для тысяч украинцев западные ценности – свобода выбора, слова, совести, благосостояние – в последней украинской революции стали дороже собственной жизни, «украинскость» в иерархии ценностей стоит выше «европейскости».

Во-первых, потому что европейская культура толерантная, и «европейскость» приходит через утверждение собственной идентичности: и для француза алжирского происхождения, и для грека с родословной от Геракла, и для украинца.

Во-вторых, строя свою жизнь и страну на фундаменте постсоветского государства, с его десакрализацией консервативных ценностей и идеалом типичного советского человека, украинцы пытаются возродить ту нацию, рост которой с конца ХІХ – начала ХХ века (времени национально-культурного подъема, когда, собственно, в полной мере и утвердилось понятие «украинцы») был «вероломно» сломлен большевицкой машиной. Способствует этому и синдром национальной неполноценности, культивированный как чиновниками, так и деятелями культуры. Часто он служит оправданием для столетий безгосударственности и провалов в текущей политике страны.

Для меня собственная «европейскость», а не «славянскость», при равных географической и аксиологической составляющей понятий – это выбор перспективы. Собственная «украинскость» при довольно смутном  представлении о генеалогии выше пятого колена, упраздненной графе «национальность» в паспорте и четвертой части русской крови в жилах – это тоже результат выбора.

Актуальным остается вопрос конфессиональный, ведь в этом году количество верующих в Украине[7]  возросло на 11%  (до 76 %), причем 70% из них – приверженцы православной церкви. Несмотря на формальную отделенность церкви от государства, а государства – от церкви, в последнее время их взаимозависимость углубляется. Ни одно официальное мероприятие не обходится без представителей духовенства, будь то  государственные праздники или первый звонок в школе. Всплеск религиозного самоопределения сопряжен с тем, что церковь, как и украинское национальное государство, переживает постсоветский период возрождения; а в кризисных условиях, в переходные периоды человек чаще обращается к иррациональному, ищет опору в трансцендентных сущностях.

Религиозная идентификация в моем случае не играет большой роли, но я отнесла бы себя к тем 13% «просто христиан», которые живут на Западе Украины, ведь  в силу воспитания не желаю быть объектом манипуляций со стороны тандема священников и политиков. По той же причине – не акцентирую внимание на своих политических взглядах, хотя в целом в стране наблюдается высокая степень политизированности населения при неразвитой политической культуре.

Национальность, вероисповедание и политические предпочтения остаются главными факторами самоидентификации населения Украины – те вещи, о которых не принято упоминать в светской беседе на Западе. В то же время, доминирующая на Западе профессиональная идентификация в Украине не настолько значима, потому что достаточно высокий процент населения – 8,8 – безработные[8]. Молодежь в попытках найти работу трудится, как и я, «на всех фронтах», либо существует за счет родителей, которые мигрировали в Европу или Америку, а понятия «престижная профессия» для большинства практически не существует. Но другие занятия (танцы, филателия, спорт) – то, чему человек отдает свободное время и душу, – формируют его идентификацию. Лично мне соединить свои ипостаси художника и историка помог Максим Горький: своим емким изречением о том, что «подлинную историю человека пишет не историк, а художник».

Я – журналист, я – художник, я – историк, я - аспирант (или аспирантка? Меня до сих пор интересует, имеет ли молодая девушка право на гендерное самоопределение в рамках научного сообщества?), я – украинка, я – гетеросексуалка, я  - участник экологических акций…

Ни одна из этих характеристик-идентичностей не дает ответа на вопрос «кто я?», только их совокупность. У каждого человека свой набор идентичностей, как и набор генов, а с учетом все большей индивидуализации современного общества в будущем наиболее емкой самоидентификацией человека останется только его имя. Пускай даже не имя, данное при рождении, а имя, выбранное самим человеком, псевдоним, либо ник-нэйм с адреса электронной почты, - то имя, с которым он войдёт в историю.  Как художник, я должна подтвердить то, что творческие личности как никто лучше чувствуют эпоху и предвидят изменения. Поэтому не будет зазорным процитировать короля поп-арта Энди Уорхола: «В будущем каждый сможет прославиться на 15 минут». Благодаря социальным сетям, Youtube и глобальным медиа, за эти 15 минут мы не узнаем, за кого человек голосует или какому богу молится, и молится или выбирает вообще – мы узнаем его только как человека, йодлирующего на языке зулусов, либо девочку, которая подарила свой рисунок президенту.

Писатели-футуристы, для которых ни гроша не стоит сломать наши представления  об обществе, – даже те не решались посягнуть на священное  имя человека. И в дивном новом мире Хагсли, и в антиутопии Оруелла люди через сотни лет имеют собственные имена. Человек без имени обезличен. И я, пронося мысль номиналистов куда-то в четвертое тысячелетие, как бы пафосно это не прозвучало, хочу верить, что  человек будущего  все больше будет прибегать к своему собственному имени, имени-брэнду, как самому точному способу самоидентификации.

Stat rosa pristina nomine, nomina nuda tenemus.[9]

Нам остается заставить эти имена звучать, наполнить их смыслом.

Мария Юрчак

---

[1] «Исповедь» Святого Августина, книга одиннадцатая (17) // http://lib.eparhia-saratov.ru/books/01a/avgustin/avgustin1/331.html

[2] Энтони де Мелло. Молитва лягушки // http://www.rulit.net/books/molitva-lyagushki-read-286801-1.html

[3] Известная цитата из стихотворения украинского поета Василия Симоненка, в дословном переводе: «Можно в мире все выбирать, сын, выбирать не можно только Родину…».

[4] В своей книге «Лексус» и оливковое дерево» автор – трехкратный лауреат Пулитцеровской премии – Томас Фридман пишет, что «Лексус» и оливковое дерево – это великолепные символы той эпохи, которая настала после завершения Холодной войны.  Оливковые деревья «символизируют все, что укореняет нас, дает нам самобытность и определяет наше место под солнцем.  Оливковые деревья – это родина, община, племя, нация, религия, а главное – место, которое мы называем домом. … Так что же тогда символизирует “Лексус”? Он символизирует такое самое глубоко, вечное человеческое стремление – стремление хорошо жить, совершенствоваться, развиваться и процветать, которое отчетливо проявляется в нынешней системе глобализации». Цит. по http://www.ji.lviv.ua/ji-library/friedman/lexus03.htm, перевод автора.

[5] Исследование проведено Фондом «Демократические инициативы им. Илька Кучерива» вместе с Центром им. Разумкова с 14 по 18 мая 2014 года.

[6] Лат. «Единство в разнообразии»

[7] По данным исследования Центра Разумкова, май 2014 // http://www.razumkov.org.ua/upload/1403784760_file.pdf

[8] По данным Государственной службы занятости населения Украины // http://www.dcz.gov.ua/control/uk/publish/article?showHidden=1&art_id=230309&cat_id=173564&ctime=1333367142883

[9] Строка из поэмы «De contemptu mundi» («О презрении к миру») монаха Клюни Бернарда Морланского, написанной около 1140 года. В переводе с латыни: «роза по-прежнему остается [всего лишь] именем, имена — единственное, чем нам дано обладать». Так же этим изречением заканчивается ключево произведение ХХ века – «Имя розы» Умберто Эко. В переводе Елены Костюкович оно звучит так: «Роза при имени прежнем – с нагими мы впредь именами».